Наверное, Адам был прав, даже если правда эта оказалась такой жестокой, но слова, до колкости резкие и холодные, все же не впивались по самую рукоять ледяных кинжалов, будто нарочно оставляя какую-то надежду. Действуя больше по наитию, чем разумно, Коди протянул руку, накрывая ею ладонь Пирсона, не цепляясь отчаянно, а будто одновременно и предлагая помощь и прося о ней.
- Но ведь ты же не убиваешь..по крайней мере, теперь. И ты еще жив. Значит, это возможно.
Юноша помолчал немного, чувствуя, как жжет губы огненной мятой, краска медленно стекала с напряженного лица, возвращая ему черты юности и свойственного 19-ти годам непрошибаемого упрямства.
Он решил не комментировать странный поступок Адама, ровно как и не вникать в собственную реакцию, лишь во взгляде появилось какое-то странное глубинное выражение, имеющее нечто общее с Зовом, но несколько другой природы, более мягкой и сближающей.
- Ты мне поможешь? - тихо, но прямо спросил Эверетт, чуть сжимая свои пальцы на теплой руке наставника.

Коди задумчиво кивнул, то ли отвечая Адаму, то ли собственным мыслям, и рассеянно наблюдая, как историк легонько гладит его по руке. В какой-то момент юноша приподнял голову, и их взгляды опять столкнулись - карие озера вечности и сер-голубые брызги юности, морозный привкус мяты, за которым бушевало пламя, и морские волны, за которыми не различить дна, на которое оседает старая жизнь.
- Разве сила в том, чтоб убивать? - спросил он так тихо, что Пирсон мог бы и не услышать его. Потом тряхнул головой, отбрасывая за спину упрямую косичку, и глянул с неподражаемым вызовом: - Я попытаюсь выжить, Адам.
Его улыбка вышла несколько вымученной и неуверенной, но голос наставника обволакивал бархатной мягкостью, за  которой таилась сталь - как бесшумная лисья поступь вокруг логова, где под бдительной защитой родителя мирно спят детеныши.
- Спасибо, - только и сказал Эверрет, но за этим коротким словом было все: благодарность, растерянность, дерзость и зарождающаяся привязанность, которая как бы опасна ни была, всегда лучше беспробудного одиночества.

Коди хотел было что-то ответить, возразить, но за словами стояла такая неумолимая правда, что фраза буквально пригвоздила его, юноша понимал, что Пирсон прав, но это-то и причиняло боль. Он не мог представить себе, как обрывает чью-то жизнь, но и лишаться своей только чтоб не убивать, его отнюдь не прельщало.
На лице Эверетта ясно отразилось смятение и растерянность, серо-голубые глаза мучительно блестели. Ему хотелось вскочить и выбежать на улицу, затеряться в толпе, спрятаться, забыть о Пирсоне и тайне бессмертия, все забыть, притвориться, что ничего не было...
Сильные руки Адама внезапно легли ему на плечи, прижали к груди, успокаивая и оберегая. Только сейчас Коди понял, что все это время слегка дрожал, только теперь напряжение начало разжимать свои цепкие щупальца, и он смог нормально выдохнуть, неловко цепляясь рукой за предплечье наставника.
- Ты поэтому бежал? - тихо спросил юноша, прижимаясь лбом к плечу. - Из-за того что я - бессмертный?

Такого откровения Коди точно не ожидал. Слова рухнули на дно ментального колодца тяжелыми камнями, упали крупными холодными градинами в пучину серо-голубых глаз, отдались хлесткой оплеухой. Адам с такой небрежностью и прямотой рассуждал об убийстве, точно говорил о новой детской игре ("Они и называют это Игрой", - напомнил себе Коди), что осознание того факта, что и на Пирсона может кто-то охотиться, оказалось шокирующим. А когда к этому потрясению неожиданно добавилось и глубинное понимание того, что уходя от неведомого противника, Адам не только о себе думал, но и выручал автоматически попадавшего под потенциальный удар ни о чем не подозревающего юношу, восприятие Коди буквально взорвалось вихрем самых различных эмоций - от щемящей золотисто-медовой благодарности до внезапной вспышки ярости с привкусом гари.
- Ну и зачем ты со мной возишься?! - почти с болью воскликнул он, всем сердцем ненавидя это ощущение обязанности кому-то.
Впрочем, все раздражение Эверетта улетучилось мгновенно, когда Адам  обронил следующую фразу - легко и непринужденно, как цветок, налившийся кроваво-красным цветом. Коди отстранился, заглядывая в печально-насмешливые карие глаза и выглядя при этом так, словно Пирсон его только что ударил.
- Ты... с ума сошел? Я никогда не стану тебя убивать!

Совершенно неожиданно его отпустило, словно простые слова "ты мой ученик" обволокли его теплым покрывалом и заслонили чересчур восприимчивое сознание Эверетта от внешних ударов. Коди не знал, но почувствовал, что звание ученика в новом для него мире значит гораздо больше, чем в минувшей его жизни, предполагая не только отношения в духе "студент-преподаватель", но и крепкую, удивительной мощи связь, привязанность, ответственность, теплоту.
Наверное, именно из-за обострившейся связи горечь, пропитавшая голос Адама, так ясно ощущалась. Она была подобна черной смоле, вязко сползающей по изумрудному стеблю устремленного ввысь сознания Пирсона, и воспринималась как нечто чужеродное.
- Я никогда не убью тебя, - четко повторил Коди, и его голос внезапно зазвенел новыми оттенками от появившейся в нем уверенности и силы. С таким тоном невозможно было спорить, наверное, именно так вещали с помостов древние пророки, ведя за собой толпу. Эверетт не собирался проводить евреев через Красное море, но, пожалуй, задача убедить Адама в своей правоте оказалась примерно того же уровня сложности. Коди поднял глаза на наставника, вглядываясь в карие озера и в который раз поражаясь вечности, так и сквозившей в них.

Даже несмотря на то, что  тайна Адама была ему уже известна, тот все равно во многом закрывался. Коди понимал его как нельзя лучше - сам же сознательно избегал эмоциональной близости, привязанности и всего, что с ней связано, но к Пирсону тянуло, как магнитом. Восприимчивость Коди гораздо острее обычного реагировала на духовное родство, которое, несомненно, и сближало их.
Юноша не мог не отметить новые акценты в своей чувствительности. Все одновременно стало ярче и яснее, но уже не накрывало с головой, не давай возможности защититься. Привкус мяты - вечный спутник общения с Адамом - ощущался приятной полусладостью, не обжигающим холодом, а приятной прохладой, ощущением присутствия и защиты.
Коди слегка растерянно посмотрел на учителя, сперва не поняв, что тот имеет в виду. А поняв, задумался, внезапно осознав, что даже день рожденья как-он-есть, теперь остался в минувшей, прерванной жизни.
- Ду уж...- он попробовал улыбнуться в ответ, но вышло как-то криво. - Знаешь, у меня в школе был учитель, он всякий раз, когда мы кого-то с днем рождения поздравляли, говорил: "Ну чего вы радуетесь? Стал на один день ближе к смерти". А тут все наоборот получается Я от первой смерти все дальше и дальше...
Он провел рукой по лицу, точно пытаясь стереть это напряжение, в то время, как слово "день рождения" вопреки всякой логике пульсировало черным и пахло железом.

Если раньше краем восприятия Коди улавливал некое колебание в насыщенно-синей глади кристальной уверенности Пирсона в правильности своих действий, то сейчас "круги на воде" разгладились, и чистый, незамутненный родник принятого решения успокаивающе журчал между ними. Ощущение кого-то рядом было непривычным для Эверетта, и потому он с чисто детским неуемным любопытством и жадностью пробовал на вкус каждую грань. Забота Адама, проявляющаяся больше в теплых насмешках, чем в ободряющих словах, цвела янтарем, защита, возведенная внутренней силой старшего бессмертного вокруг ученика, серебрилась и отражала свет, и росток дружбы, тянущийся к скупому солнцу сквозь холодные ветер вечных войн и противостояний, был нежен и беззащитен, как новорожденный младенец.
Коди потянулся за стаканом, ощутив пальцами прохладное стекло. Скоро его руке предстояло сжаться на рукояти меча, и юноша пока плохо себе это представлял.
- Кажется, мне все же повезло с учителем? - лукавость и мягкость сочетались в его улыбке, как кофе и сливки.

Стараясь не расплескать темно-янтарную жидкость, колыхавшуюся в стакане, Коди осторожно опустился на пол рядом с диваном. Теперь, чтобы взглянуть в карие глаза Адама, юноше приходилось приподнимать голову, но в этом не было ни капли чужого превосходства, лишь нечто вроде уважения ученика к своему наставнику, мягкое и теплое, как парное молоко, с нежным персиковым отливом. Серьезно посмотрев на Пирсона, Эверетт чуть изогнул уголки губ, отчего на его лице мелькнуло нечто среднее между задумчивостью и улыбкой.
- За твоими словами всегда сила. Сталь, - он говорил негромко, но уверенно, чуть приглушенным голосом, доверяя едва ли не самое сокровенное - ему всегда было тяжело делиться своими впечатлениями о чужой речи, это было нечто глубинное, личное. Но Адам, принявший на себя заботу и юном Бессмертном, словно перешел черту. - Адам, скажи... тебя же...на самом деле не так зовут?
То, что неуловимо тревожило его с самого начала, теперь оформилось в осознанное предположение. Чутье Коди буквально вибрировало в ожидании новой правды, нового цвета.
Медленным, почти неосознанным движением, он потянулся к учителю, перехватывая его руку и поворачивая ладонью к себе, словно внезапно увлекся хиромантией. Кончиком указательного пальца Эверетт провел по сплетениям линий, вглядываясь в сетчатый рисунок.
- Думаю, меч тебя помнит, - вынес он, наконец, окончательный вердикт, выпуская руку Пирсона из своей.

Коди прикрыл глаза и полной грудью вдохнул открывшееся имя. О да, это было именно то, что он искал, то что угадывалось за частоколом придуманных имен, то, что наполняло душу Адама Пирсона той невероятной силой, которая влекла молодого синестета. Дохнуло свежестью и морским бризом, лучи солнца, рассыпавшиеся в волнах, древние скалы, принимавшие в свои каменные объятья ликующие воды, белый песок, ожидающий поцелуев океана, бездонное небо, растворенное в пучине. Он пил это имя, смакуя, как пробуют вино, слушал его изнутри, словно приложив к уху раковину, наслаждался его переливами. Безмятежная улыбка осветила лицо Коди, совсем не соответствуя ситуации, как будто не ему теперь предстояло учиться убивать.
- Митос, - повторил он каким-то особым, полным силы, голосом, напоминающим Зов, и в его устах это имя было как льдинка, поймавшее солнечный блик.
Он перехватил взгляд наставника, и внезапно в нем поднялась такая волна сочувствия, вызванная глубокой, непередаваемой печалью Бессмертного, скрывавшейся за вечной насмешкой, что он приподнялся, опускаясь на диван рядом с Адамом и слегка обнимая его за плечо. Выглядело это, впрочем, так, будто Эверетт в каком-то неудержимом волнении хватался за старшего с просьбой помочь.
- Убивать - страшно?