Солнце садилось за горизонт, и в его закатных лучах стены города казались залитыми кровью.
В небольшой таверне, расположенной практически на самой берегу, воздух был пропитан смолой и табаком. Посетителей там было немного.
Несколько матросов, окруженные бутылками рома, спускали нажитое ими в последнем плавании.
А за двумя столами в углу расположились офицеры и капитан трехмачтового флейта* «Гроза Океанов», того самого, что виднелся у пристани, качаясь на волнах, выкрашенных, как и город, в красновато-багровые тона.
Их было пятеро. Джереми Ларсен – квартирмейстер, бритоголовый, крепкого сложения парень со шрамом через левый глаз и серьгой в правом ухе. Джошеми Гиббс – боцман, мрачноватый, неразговорчивый тип, его длинные, седые волосы были стянуты в конский хвост. Марсель Санторо – одноглазый канонир, острый на язык, вспыльчивый, по пьяни способный устроить драку даже с фонарным столбом. И доктор д’Ангерей – судовой врач, человек благородного происхождения, образованный, непонятно как попавший в эту шальную компанию.
Но капитан судна выделялся даже на этом пестром фоне. Это был мужчина лет 30-ти, высокий, широкоплечий с кипой светлых волос, которые последние полгода подравнивались с помощью охотничьего ножа. Его загорелое лицо отличалось чуть грубоватыми, но, тем не менее, приятными чертами. На безымянном пальце руки, которой он держал большую глиняную кружку, наполненную ромом, красовался перстень с крупным рубином. В ножнах покоилась сабля с корзинчатым эфесом, а за поясом виднелся прямой кинжал, который, будь он чуть немного длиннее, смело можно было бы назвать вторым мечом.
Об этом человеке, чье имя звучало как Ричард Мейсон, на Тортуге ходили легенды. Он появился у берегов вольного острова примерно полгода назад, на том самом флейте, которым командовали сейчас. Говорили, что не так давно Мейсона осудили в Англии и приговорили к пожизненным каторжным работам на плантациях Барбадоса, но по дороге в колонии заключенному удалось поднять восстание среди других заключенных, судно было захвачено. Капитан и его офицеры выброшены за борт. Часть команды примкнула к восставшим, часть была высажена на каком-то острове. А сам Мейсон, выбранный бунтовщиками капитаном, привел судно к острову «берегового братства».
Так ли это было на самом деле, трудно сказать. Но что на острове было известно точно, так это то, что сразу после Нового года, едва окончился сезон штормов, «Гроза Океанов» вышла в море, в самом начале своего плавания столкнувшись с английским галеоном, везшим наместника короля здешних колоний, и потопив его вместе с наместником. Затем был дерзкий налет на небольшую испанскую флотилию, возвращавшуюся от Риодель-Хача с добытым в тамошних водах жемчугом. И, наконец, десантная операция на форт Парамарибо, в котором хранились золото и прочие драгоценности, отбитые у местных индейских племен.
Из всех схваток команда "Грозы Океанов" вышла победительницей, захватив богатую добычу  и  понеся минимальные потери в людях.
После подобных подвигов слава о корабле, возвратившемся на Тортугу после пятимесячного плавания с трюмом под завязку набитым золотом и жемчугом, и о его капитане прокатилась от Багамских островов до Тринидада. Испанцы, завидев судно на горизонте, спешили укрыться в ближайшем порту. Англичане в бессильной злобе посылали свои эскадры, чтобы поймать дерзкого пирата. А на Тортуге любой матрос почел бы за честь служить под началом капитана Мейсона.
Но сам Мейсон был, казалось, был равнодушен к своей славе. И, едва спустившись на берег, как и простой матрос предпочитал проводить время в тавернах в компании своих офицеров и местных шлюх, планируя новый поход.
Вот и теперь, опустошив очередную кружку рома, он привычным жестом потянулся за бутылкой. Но, обнаружив, что та пустым, со словами:
- Терпеть не могу пустых бутылок, - отшвырнул ее в сторону входной двери. И крикнул на весь небольшой зал, заставляя проснуться матроса за столиком посреди зала и вздрогнуть хозяина -  одноногого человека по имени Марсель, бывшего пирата, потерявшего свою конечность в одном из сражений, и после этого осевшего на берегу, женившегося и построившего небольшую собственную таверну. – Эй, рому нам! Да поживее!

* Флейт - тип парусного судна. Парусное вооружение фок- и грот-мачт состояло из фока и грота и соответствующих марселей. На бизань-мачте выше обычного косого паруса поднимали прямой парус крюйсель. На бушприте ставили прямоугольный парус блинд, иногда бом-блинд. На флейтах впервые появился штурвал, что облегчило перекладку руля. Флейты начала XVII века имели длину около 40 м, ширину около 6,5 м, осадку 3—3,5 м, грузоподъемность 350—400 т. Для самообороны на них устанавливали 10—20 пушек. Экипаж состоял из 60—65 человек. Суда этого типа отличались хорошими мореходными качествами, высокой скоростью, большой вместимостью и использовались, главным образом, в качестве военно-транспортных. На протяжении XVI—XVIII веков флейты занимали господствующее положение на всех морях.

Отредактировано Ульвар (2012-09-10 21:32:07)

Хозяин поспешно принес к их столу еще несколько бутылок рома. И щелчком выбив из одной из них пробку, Ульвар, а именно так было настоящее имя капитана, наполнил свою кружку, пригубляя ее.
- Какие есть мысли? – поинтересовался он, сделав несколько глотков и бросив внимательный взгляд на свою команду.
Речь шла о новом набеге на испанские колонии, причиной которому шло письмо, захваченное в последнем плавании у одного из испанских офицеров.
Письмо было от коменданта форта Коро, на берегу Веесуэльского залива. В нем комендант форта просил губернатора Эспаньолы прислать ему несколько военных кораблей для доставки золота и прочих драгоценностей в порт Каракаса, так перевезти их туда сушей не представлялось возможным из-за воинственно настроенных индейцев. В том же письме губернатор жаловалась на отказ коменданта форта Ла Гуайра выделить ему корабли сопровождения.
И чтобы разговор был более предметным, капитан вытащил из кармана камзола смятую карту побережья Венесуэлы, развернул ее и ткнул пальцем в середину.
- Коро здесь, со стороны Карибского моря он охраняется фортом Ла-Вела-де-Коро, и этот форт с двумя сотнями пушек не взять.

д‘Ангерей вмешивался в разговоры нечасто. Но тем ценнее бывали его советы. Вот и сейчас, отставив в сторону кружку, он предложил план, по которому напасть на полный золота город следовало с тыла.
- Ерунда! – тут же выдал квартирмейстер. – Венесуэльский залив полон испанских лодчонок. Нас заметят и тут же оповестят форты на побережье. На обратном пути нас просто отрежут. Да и потом, чтобы напасть на город – нам придется идти по суше несколько миль.
- Ларсен прав, капитан, - тут же вмешался канонир. – Это безумие… 
Но Ульвар не разделял их мнения. Да, конечно, предложение доктора было рискованным, но ничуть не более рискованным, чем нападение на форт.
- Артиллерию форта двадцатью пушками не подавить, - произнес викинг, отхлебывая из своего стакана очередную порцию рома.
И канонир согласно кивнул.
- Не подавить. Но мы могли бы захватить испанский корабль, войти в порт, высадится на берег…
- И потерять половину экипажа в стычке с солдатами форта? – неожиданно подал голос молчаливый боцман. – С кем мы тогда пойдем брать город? К тому же, шум боя в городе могут услышать, и успеют спрятать сокровища.
Квартирмейстер после подобных аргументов лишь засопел и уткнулся в стакан, украдкой бросая и на боцмана, и на доктора злой взгляд.
И слово Гиббса стало решающим.
- Пойдем через залив, - вынес вердикт Ульвар. – Нацепим испанский флаг, высадимся на берег, атакуем город оттуда, откуда нападения не ждут… Хозяин! – жестом подозвав к себе владельца таверны, пират выложил на стол мешочек с каким-то испанским гербом. – Это за ром, - а затем, поднявшись из-за стола, обратился уже к своим людям. – Отплываем завтра утром. Джереми, всю команду на борт!

Винченцо Альмади.

Работа наблюдателей требовала от них постоянно быть в непосредственной близости от объекта, порой даже разделяя его судьбу. И это касалось не только образа жизни, но и, порой, смерти.
Именно этой мыслью руководствовался итальянец Винченцо Альмади – в миру торговец дорогими тканями, а на самом деле один из членов Ордена Наблюдателей, когда спешил на встречу со своим другом Луиджи д’Ангереем.
Известие о том, что английские корабли вышли в море, с целью найти и потопить «Грозу океанов» любой ценой – ведь смерть королевского наместника требовала отмщения – пришло к нему случайно, как доклад о другом бессмертном. И, наверно, следуя правилам, он не должен был вмешиваться… Вот только речь шла не о бессмертном, который, скорее всего, останется в живых, даже если судно пойдет ко дну, а сам он попадет в руки англичан, речь шла о его друге, смертном, которому выбраться из данной передряги живым вряд ли удастся.
Именно поэтому Винченцо уже битый час торчал на углу таверны, ожидая, когда команда начнет расходиться и у него появится возможность поговорить с д’Ангереем с глазу на глаз.
И это все же случилось. Капитан Мейсон вместе со своими людьми, чуть покачиваясь от выпитого, вышел из таверны, направляясь к кораблю. Кто-то из экипажа, наверно, квартирмейстер, отправился собирать команду.
И это был удачный момент. Выйдя из-за угла наблюдатель окликнул идущего чуть позади судового врача.
- Луиджи! - и был уверен, что тот его узнает.

Винченцо Альмади

У них не было времени для долгих приветствий и разговоров, а потому наблюдатель спешил сразу перейти к делу.
Оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии ненужных ушей и глаз, он произнес:
- Я тоже рад тебя видеть друг, но не это привели меня сюда. До меня дошли слухи, что на корабль, которым командует твой подопечный, англичане открыли настоящую охоту. Едва он выйдет в море и попробует зайти в тихую бухту, чтобы очистить дно от водорослей и моллюсков, как его окружат и захватят. Капитана отправят на Барбадос для публичной казни, а команду ждет немедленная смерть.
Винченцо говорил много и быстро, как настоящий итальянец, и при этом активно жестикулировал.
- Не спрашивай, откуда я это знаю – этого я сказать не могу. Но ты должен немедленно покинуть корабль, раньше, чем он выйдет в море. Иначе погубишь себя вместе со всем экипажем.
И замолчав, Альмади взглянул в глаза друга, пытаясь в них прочитать ответ. Хотя разве мог быть тот отличен от согласия. Не мог! Ведь никто, находясь в здравом уме, не пойдет на встречу гибели.