Вернуться в Париж спустя столько лет было подобно перебиранию старых фотографий, когда нечаянно натыкаешься на снимок своей первой любви - вроде бы и отгорело все давно же, и вместо юношеского задора и играющих гормонов у тебя седина, семья и многотомная история болезни, а что-то все же екает под сердцем, и приходит ощущение некой приятной неловкости, будто ты подсмотрел в замочную скважину, как родители занимаются любовью - и стыдно вроде за это подглядывание, а смотреть хочется. И краснеешь отчаянно, и украдкой прячешь взгляд от домашних, и тайком воскрешаешь в памяти все былое - вернее это оно само, не спрашивая позволения встает перед глазами. У Коди Эверетта - ныне Дэниэла О' Райли - ни седины, ни семьи, ни особых болячек, помимо ноющей порой души не наблюдалось, но все равно он почувствовал себя немного неловко, вернувшись в город своей юности, выпавшей еще на первую из прожитых им жизней.
Он медленно брел по неузнаваемым уже улицам, лишь по названиям соединяя их с прошлым обликом. Аллея, где он любил читать в одиночестве. Кафе, где порой знакомился с юными парижанками. Набережная, где он подрался с наглым однокурсником. Библиотека, куда он забегал после занятий, часто сталкиваясь с Адамом... Адам. Или Митос, или еще тысяча имен, которыми он себя называл - все это точас всплывало в памяти, обжигая привкусом мяты. Спустя столько лет он значительно сумел совладать со своей синестезией, былые приступы, когда его мог свалить с ног вспыхнувший вкус или запах, давно канули в Лету, и лишь все, что было связано с Адамом Пирсоном, по-прежнему действовало так, точно он был неопытным мальчишкой. Коди не знал, как случилось так, что их пути разошлись, хотя его бывший учитель, похоже, иного и не ожидал от их отношений. Пачка писем, вернувшихся со штампом "адресат не найден" сгорела в камине. Все телефоны истерлись в воспоминаниях, даже некоторые имена он подзабыл. А вот привкус мяты на языке забыть было невозможно - так же, как и вкус поцелуев.
Задумавшись, Коди завернул за угол, не подумав притормозить и со всего маху налетел на идущего навстречу мужчину, едва не сшибив последнего с ног. Опомнившись, юноша, которому давно перевалило за сотню, придержал "пострадавшего" за плечи, рассыпаясь в извинениях.
- О, простите, я не хотел... - знакомый запах ударил в ноздри так, словно он шагнул в заросли мяты. Он поднял серо-голубые глаза, отразившие парижское небо и лицо, которое все еще заставляло пылать его сны.
- Адам? - внезапно севшим голосом прошептал он, застывая на месте и не веря своим глазам.

Отредактировано Коди Эверетт (2012-11-24 21:38:54)

Прожитые годы и суровый жизненный опыт, который накапливается, как ты от него не бегай, сделали свое дело  если раньше он с радостным возгласом кинулся бы учителю на шею, то сейчас состроил гримасу под стать, мастерски скрывая "господи, как я счастлив тебя видеть!" под развязной улыбочкой и одновременно сияющим блеском серо-голубых глаз позволяя нащупать истинные чувства.
- Давно не виделись, - произнес он делано небрежным тоном, за которым скрывалось многое: бессонные ночи, прокуренные воспоминания, бессвязные откровения в обнимку с бутылкой коньяка, короткие гудки, блуждания в темноте и яростный шепот в подушку, молитвы неизвестно кому и проклятия со вполне однозначным адресатом. За эти годы он научился целоваться жарче, раздеваться медленнее и одеваться быстрее. Мужчины и женщины, случайные поцелуи и запланированные соития слились в единый поток, и расставания трогали не больше, чем встречи. Все они были как на одно лицо, и только Митос, несмотря на сотни зароков плюнуть и растереть, по-прежнему выделялся из этой блеклой вереницы. Его он желал, материл, ненавидел...и любил. В мире, где любовь ценилась едва ли больше пары колготок в подземном переходе, он умудрился влюбиться всерьез. В обществе, где постоянно скакал курс доллара, сменялись президенты и рушились всевозможные системы, он на протяжении столетий любил всем сердцем одного-единственного человека. Своего первого убийцу, учителя и друга.
По мере того, как прожитые в разлуке годы вставали перед глазами и затапливали душу, выражение его лица менялось. Мальчишеская насмешливость сползала. как тень во время восхода солнца, сменяясь невыразимой жаждой и тоской. Он резко  шагнул вперед, заводя руку за шею наставника и буквально впечатывая того в стену.
- Когда ты перестал мне отвечать, я думал, что убью тебя, если увижу. Что ж, я тебя вижу.
Кончиками пальцев - вдоль по щеке, поглаживая несуществующие морщины. Взять за ворот пальто, отогнуть, будто хочется задушить на месте, но не в силах отвести взгляд от пульсирующей на шее жилки. Податься вперед, точно намереваясь проломить головой стену, и поцеловать в приоткрытые губы - внезапно и нервно, почти грубо, слишком поздно, слишком рано для нежности.
- Ненавижу тебя.  - раскрывается пурпуром, влажным от желания, пульсирующим от страсти, обнаженный цветок изголодавшихся чувств. - Где тебя черти носили?!

Отредактировано Коди Эверетт (2012-11-27 00:09:29)

Его учитель был в своем репертуаре - ни капли смущения, максимум мягкой насмешки, от которой, если честно, у Коди всегда дух захватывало, и накатывало просто безумное желание целовать эти иронично изогнутые губы, забывая обо всем и напрочь теряя голову от наплыва страсти. За прошедшие годы желание не угасло ни на йоту, разлука лишь подогрела его, и теперь движения выходили отчаянно-судорожными, как он ни старался быть сдержаннее и спокойней. Тонкие пальцы уцепились за плечи Митоса, точно за последнюю надежду, он обнял учителя, прижавшись к нему, как это часто бывало, когда он был еще совсем юным. Теплое дыхание мягко прокатилось по щеке, заклубилось за ухом, когда он наклонился, чтобы прошептать еле слышно:
- Я скучал по тебе.
Никаких "я тебя люблю" или "ты мне нужен, не оставляй меня". Это было тоже, но не срывалось с губ, не пульсировало плавленым янтарем нежности, не впивалось в сердце лиловеющей памятью, не билось ярко-алым, неудержимым чувством, сейчас была лишь эта глубокая синева искренности, пронесенной через века и не замутившейся под налетом прожитых лет врозь. Для других признаний было еще рано, для игры в прятки и маскарада - поздно. Рука дрожала, касаясь теплой щеки, на которой таяли снежинки, мгновенно становясь похожими на слезы, которых он у Митоса никогда не видел.

Прикосновения Адама вселяли надежду, казалось бы, давно похороненную в пачке вернувшихся писем. Его улыбка оказывала все то же магическое воздействие, заставляя ученика Бессмертного внутренне дрожать от возбуждения, накатывающего разноцветными волнами. Привкус мяты жег губы, вызывая неудержимое желание раз за разом продлевать безумный поцелуй, вновь соединивший их спустя столетия. Он так боялся, что при встрече увидит лишь привычную насмешку, не приправленную такой дорогой его сердцу мягкостью, что взгляд будет приветлив, но не в нем не окажется затаенной нежности, что за его словами не будет пульсировать всепоглощающая страсть, так часто толкавшая их в объятья друг друга порой прямо посреди занятия.  Но Адам, как и он сам, остался прежним. Насмешливым, уверенным и…любящим.
Коди улыбнулся, нежным прикосновением ладони обозначая линию скулы учителя.  Он знал, что больше не надо ничего говорить, чтобы тот понял всю глубину его неугаснувшей привязанности и отчаянное желание больше никогда не расставаться.  Когда-то «вместе на вечность» казалось ему лишь красивыми словами из романтических книг, теперь же – единственно верным обозначением их отношений. Действительно, разве они виноваты в том, что в отличии от большинства людей, имеющих в своем распоряжении некий условный отрезок времени от рождения до смерти, они располагали лучом, началом которого была первая смерть, а конец  был весьма неопределен и не обязателен?
- Нет, я…проездом, - чуть замявшись, отозвался Эверетт, не в силах оторвать взгляд от любимого лица. – Живу в отеле. Но вполне могу переехать, если…
«….если только ты того захочешь»
- …если так сложатся обстоятельства.

Он улыбнулся болезненно-щемящей улыбкой, слишком понимающей и грустной для такого юного лица, но ведь, несмотря на то, что в серо-голубых глазах все еще пылал огонь, в них уже наблюдалось того романтично-наивного задора, так свойственного молодости. Он выглядел вызывающе юным даже по сравнению с прекрасно сохранившимся с течением веков Митосом, все-таки инициация в 19 лет, вечная молодость и дальше по тексту, но теперь перед старым Бессмертным был уже умудренный опытом мужчина, хоть и не способный сравниться с ним в числе прожитых лет, но достаточно поживший, чтобы принимать все без лишних эмоций и оставаться спокойным.
- Я буду рад провести с тобой время, - нейтральным, серо-голубым, под цвет его глаз, тоном отозвался Эверетт, тем не менее. крепко сплетая их пальцы и первым делая шаг, словно показывая, что теперь и он сам способен вести.
На портье приход "молодого месье" в обнимку с неизвестным господином не произвел особого впечатления - это был достаточно богатый отель, чтобы его работники с каменными лицами воспринимали любые выходки своих постояльцев - и то, что некий юноша развлекается со взрослыми мужчинами не попадало даже в десятку вопиюще неприличных происшествий (после того, как горничная, пришедшая утром убираться застала небезызвестного французского бизнесмена совокупляющимся с домашним крокодилом в этом отеле вообще ничему не удивлялись)
Проведя Митоса в номер и закрыв дверь, Коди помедлил на пороге, замерев и наблюдая за бывшим учителем. а последний век он успел выучиться на художника, что неизменно отразилось на окружающей обстановке - пару картин, вышедших из-под его руки, Пирсон и сейчас мог видеть. На одной был изображен закат над горным озером, в котором мастерски сливались воедино самые различные оттенки, смешиваясь и рождая новые цвета. Портрет юной американки в шумном потоке нью-йоркской толпы: по тому, как нежно было прорисовано лицо, чувственные губы, изящная линия скул и сияющие глаза, можно было догадаться, что между ней и автором полотна что-то да было. И наконец, небольшой набросок, ввиду отсутствия мольберта поставленный на стул - молодой мужчина с насмешливо-нежной улыбкой, от лица которого буквально исходили волны уверенности, силы и какой-то глубинной страсти. Если бы Адам сейчас глянул в ту сторону. он мог бы подумать, что смотрится в зеркало...
- Кажется, лоб у тебя все-таки повыше, - негромко сказал Эверетт, отступая от двери и с неясной улыбкой глядя то на наставника, то на портрет.

Отредактировано Коди Эверетт (2012-12-03 19:53:29)

Наверное, иной реакции от Митоса он и не ожидал, к тому же, со свойственной синестету легкостью, уловил все оттенки тепла, таящиеся за пеленой знакомой усмешки. Зная характер учителя, Коди не стал афишировать свое открытие, молча наслаждаясь этой невольной нежностью, то и дело мелькавшей в искрах произносимых слов. Медленно проследив взглядом полет плаща, улыбнулся, делая шаг, напрочь сметавший представление о расстоянии, мягко сжал крепкие плечи, нежно обхватывая губами мочку уха, затем легко скользнув теплыми губами по шее, приникая жаждущим поцелуем.
-Надеюсь, за это время ты не растерял свою страсть, - с неподражаемой мягкостью улыбнулся он, плавно скользя руками по тонкой ткани рубашки и добираясь до пуговиц.  Сам Эверетт за минувшие века научился сдерживать ту необдуманную порывистость, которая в былые времена нередко вынуждала Адама мягко, но настойчиво сдерживать ученика, чтобы тот из-за своей нетерпеливости не разрушил ту невероятную магию близости. возникавшую между ними. Теперь Коди хорошо усвоил всю прелесть медленного схождения душ и тел, когда каждая секунда казалась вечностью и буквально дышала страстью. Он раздевал своего самого желанного любовника медленно, награждая того за каждый миг то жарким прикосновением, то страстным поцелуем. Положив ладони на обнаженные уже плечи, он принялся массировать их, расслабляя мышцы и чувствуя, как с кончиков пальцев струится такое явное желание, что его нельзя было не заметить или проигнорировать.
- Я люблю тебя... - прошептал он еле слышно, ощущая, как льются с губ слова, жаркие, как вулканическая лава.

Ответные прикосновения окутывали теплом, заставляли прижиматься все теснее и жадно вдыхать аромат столь желанного тела, в которое была заключена не менее дорогая его сердцу душа, даря ему присутствие человека, которого он готов был искать хоть тысячи лет подряд. В каком-то плане он все еще оставался поразительно юным, точнее, это проявлялось только рядом с Митосом - то ли дело было в существенной даже для Бессмертных разницы в возрасте, то ли в личном восприятии. В бережные объятья он ринулся с отчаянностью мальчишки, влюбившегося в самый первый раз, но губы, жадно целовавшие Пирсона, принадлежали опытному мужчине, обжигая сладостной искушенностью. Глаза сияли дерзким блеском вызывающей юности, цветущей в нем подобно только что распустившемуся цветку, но провоцирующе-ласковые прикосновения тонких пальцев хорошо знали все изгибы тела, все точки, касаясь которых, можно было довести партнера до экстаза.
Эта потрясающая двойственность извивалась, заманивая Старейшего в пучину оголенных страстей, в немыслимую искренность и нежность, к любви, над которой не властны были все прошедшие столетия.
Разумеется, Коди прекрасно отдавал себе отчет касательно ответных чувств учителя к нему. Он знал, что тот вполне способен сорваться по его зову с другого конца света, примчаться на помощь, чего бы это не стоило, отогреть в объятьях и подарить ему невероятное блаженство, отвечая на каждое движение плоти и духа. И при все этом он не способен был оставаться рядом слишком долго, давать обещания, ровно как и выполнять их.
Но в эту секунду все это было неважно. Они оба желали друг друга, и не было ни одной вменяемой причины, чтобы удержаться от слияния. Коди улыбнулся, отступая к кровати и увлекая за собой Митоса.
- Тогда действуй.